Ель

Ель или ёлка (лат. Pícea) — едва ли не самое распространённое на севере высокое хвойное дерево из семейства сосновые с красивой пирамидальной кроной. Ботанический род ель насчитывает более сорока видов, однако наиболее известна ель обыкновенная, а также ель голубая и её разновидности, которые часто высаживают в городах.

Ельник (Чехия)

После известного указа Петра I о праздновании Нового года на Руси, ёлка (поначалу вместе с сосной) заменила праздничные пальмовые ветви. С той поры в русском языке (как правило) если говорят «ель» или «ельник» — речь идёт о природе и лесных деревьях, а если «ёлка» — значит, Рождество, Новый год и срубленное к празднику деревце.

Ель в афоризмах и кратких цитатах

	При виде майора с ёлкой, квартирная хозяйка разинула рот — до того это было неожиданно и ни с чем несообразно.
	— Константин Станюкович, «Ёлка», 1880

	Только ель-то продолжала расти и выросла наконец так, что я мог по ней влезть на небо. Взлез я туда — вижу, сидит на небе моя бабушка и вьёт канаты из каши.
	— Петер Кристен Асбьёрнсен, «Сказка про Иванушку-Дурака, превзошедшего во лжи принцессу», 1898

	— Ёлку бы… — нерешительно заговорил он. — Мне бы ёлочку… — Ступай, ступай… Какая ёлка?.. — и приказчик двинулся к нему. — Какая ёлка? Магазином ошибся. Гроб тебе… Вот тут гробовщик рядом…
	— Василий Немирович-Данченко, «Ирод (Святочный рассказ)», 1904

	Мелкослойная ель встречается кое-где на наших горах, но её нужно долго выдерживать, чтобы она стала пригодной для этой тонкой и сложной работы. А за рубежом, за берегами Адриатики, на недоступной высоте растет балканская ель, как бы нарочно созданная творцом для скрипичных мастеров…
	— Анатолий Виноградов, «Осуждение Паганини», 1936

	Американец, рискнувший тайком срубить себе рождественскую ель в лесах штата Нью-Джерси, едва ли захочет ее нарядить даже в том случае, если счастливо избежит встречи с полицией. Вместо душистого аромата хвои его квартира наполнится отвратительным и на редкость стойким запахом.
	— Сергей Рязанцев, «В мире запахов и звуков», 1997

	― Здесь и ёлки какие-то необыкновенные. ― Я снова погладил привлекшее мое внимание деревце. ― Это лиственница, ― объяснил отец. ― У нее иголочки мягкие, как листья.
	— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

Ель в публицистике и научно-популярной прозе

Иногда видишь густую рощу, которой ветви наклоняются до поверхности воды и которая подымается из озера огромною зелёною массою, скрывая от глаз своё гранитное основание. Иногда рассыпана по водам группа гранитных округлённых скал: иные голы, иные покрыты густым кустарником, на иной торчит всего-навсего одна ель, как будто уцепившаяся за неё своими корнями, чтобы спастись от бури. Иногда совсем не видно гранита, а видно несколько деревьев, выходящих из воды и как будто выросших на влажной её поверхности.

— Василий Жуковский, «Очерки Швеции», 1838

	Ёлку и танцы в клубе художников я, конечно, не стану подробно описывать; всё это было уже давно и в своё время описано, так что я сам прочёл с большим удовольствием в других фельетонах. Скажу лишь, что слишком давно перед тем нигде не был, ни в одном собрании, и долго жил уединённо.
	— Фёдор Достоевский, «Дневник писателя. Январь 1876 год»

	Среди берёз, ольхи, осины, ивы и тальника поднимаются ели и сосны, редко достигающие больших размеров, так как почва из хверща или дресвы и гранита не даёт достаточного питания деревьям. Зато среди зелёных мхов в изобилии родятся морошка, брусника, клюква, черника, гулубель и вороница, а также грибы.
	— Александр Шеллер-Михайлов, «Дворец и монастырь», 1900

У таких вероисповедников всякое дерево в заповедных рощах, поваленное бурей, считается признаком несчастья для ближайшего окольного люда. Деревья в них с нависшими ягелями, украшающими их наподобие висячих бород, тоже попали, в качестве избранников, в религиозный культ и воспламенили воображение сказочников. Подобного рода деревьями, покрытыми до самой вершины мхом, и в самом деле оживляющими угрюмые хвойные леса, придавая им в то же время внушительный вид долговечности и обилия — украшаются жилища и владения богов и их избранников и любимцев – храбрых и могучих богатырей. Той же участи удостоилась в особенности ель, вообще стоя́щая, по своим внутренним качествам, ниже сосны, но наружным видом выражающая высшую степень строгости, спокойствия и торжественности. Впрочем, среди православного русского люда место ели, по необъяснимым причинам, и едва ли не по простой случайности, заступили другие деревья и преимущественно сосна.

— Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903

Для множества людей, праздник — также, прежде всего символ: Рождество — это детская ёлка; Троица — берёзки, цветы, гирлянды, крёстный ход; Иванов день — потешный костёр, расцвет папоротника, шуточное кладоискательство; Вербное воскресенье уже одним названием своим обличает символ, с ним сопряжённый; Успение — праздник дожиночного снопа, а на юге — первой кисти винограда; Преображение слывёт в народе Спасом на яблоках, в отличие от Спаса на воде и Спаса на меду.

— Александр Амфитеатров, «Красное яичко», 1904

Это очень тронуло бы меня своей искренней глупостью, господа, если бы я на один день не задержался в Москве и не прочитал описания какой-то ёлки, устроенной дамами-патронессами для детей Хитровки: «Дети вернутся в свои трущобы, унеся в душе воспоминания о светлой и радостной ёлке. И сколько раз там, во мраке и грязи «ночлежки», под пьяную ругань ночлежников, среди общего ожесточения кругом, вспомнится им эта ёлка, устроенная добрыми людьми, и засветит им своими огнями, как звёздочка, как маяк среди непроглядного тумана, и согреет им сердце». Вы думали, что я уехал, господа, и что можно тем же печатным пряником, который я обмуслил уже, угощать других?

— Влас Дорошевич, «Через месяц», 1905

	У русских, у польских, у немецких детей есть родной быт, полный интимной, уютной прелести, есть традиции, формирующие, скрепляющие характер, есть прекрасные праздники, ёлка и Пасха, на которых потом, через сорок лет ласково будет останавливаться память.
	— Владимир Жаботинский, «Вскользь: Без корня», 1910

Форма кроны ели в лесу ― узко-коническая, почти цилиндрическая, состоящая из недлинных повислых ветвей, расположенных этажами, часто далеко отодвинутыми друг от друга. Такая форма кроны значительно уменьшает опасность ветровала. Деревьев с отмершими верхушками в лесу тоже не мало, но еще больше здесь фаутных деревьев. Большое количество сухостоя придает характерный колорит всему лесу, окружающему предгорие. Часть стволов сухих деревьев уродливо искривлена, некоторые из них винтообразно извиты. У других ствол издали кажется прямым, но вблизи, на его участках, лишенных коры, ясно видна спиральная скрученность древесины. Причина этого явления еще мало выяснена.

— Геннадий Боч, «Экскурсия на Север», 1926

Он, рыжик, растет везде, просто, но только там, где растут ели, не под ними, не совсем в тени их лапчатых ветвей, а так, приблизительно около них. Находились искусники, пробовавшие разводить рыжики. Он, рыжик, ничего, он согласен развестись, но… вместе с елями. Без них ― ни за что. И чтобы ели были старые, несколько лет сыпали свою хвою в почву: тогда рыжик тут. Не всякий охотник до рыжиков на такие капризы пойдет. Белый гриб-боровик много проще.

— Евгений Дубровский, «Лесной шум», 1935

Липа рядом с осиной, сосенка возле черемухи, клён посреди орешника… А в темно-зеленой дремучести елочек нет-нет и вспыхнут ясные розетки шиповника. Подрастая, елка задушит его в своих колючих объятиях, уморит под мрачным, холодным пологом, но пока есть возможность цвести, он цветет, и даже пчелы, откуда ни возьмись, прилетают к нему в дни цветения. Необыкновенна живопись леса в те весенние дни, когда перепутываются и соседствуют рядом разные изобразительные средства: как видно, природа не заботится о том, чтобы выдержать все в одном жанре и стиле, она хорошо знает, что все, что бы она ни делала весной, все будет прекрасно, от всего не оторвешь глаз.

— Владимир Солоухин, «Капля росы», 1959

	У подножия могучей сосны обязательно вырастет куст бересклета, промежду редких елей распространится, перепутавшись, непролазный орех, а там, где чистое и голубое небо разлиновано, исхлёстано розовым дождем высоких тонкоствольных берез, яркие от молодости своей, чистенькие, стройные, такие плотные, что и птица не залезет в середину шатра, живут на полянах ёлочки.
	— Владимир Солоухин, «Капля росы», 1959

Кстати, о запахе ёлок. Ольфактроника нашла еще один оригинальный способ применения запахов в нашей жизни ― в качестве защиты новогодних красавиц. Американец, рискнувший тайком срубить себе рождественскую ель в лесах штата Нью-Джерси, едва ли захочет ее нарядить даже в том случае, если счастливо избежит встречи с полицией. Вместо душистого аромата хвои его квартира наполнится отвратительным и на редкость стойким запахом. Уже шестой предновогодний сезон подряд власти Нью-Джерси выставляют в местах, где лесные массивы вплотную подходят к автомобильным магистралям, предупреждающие знаки: «Осторожно! Вечнозеленые насаждения обработаны пахучим раствором». Обрабатываются лесные красавицы составом, созданным корпорацией по производству пестицидов «Джей Си Эрлих», для того, чтобы олени не обгладывали кору на деревьях.

— Сергей Рязанцев, «В мире запахов и звуков», 1997

Ель в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Святки были посвящены заботам о веселье. Мы с женой старались, чтобы этот кусочек в году проводился князевцами весело и беззаботно. Задолго до Рождества в школе начинались оживлённые толки о предстоящей ёлке. Этою ёлкой бредили все без исключения дети деревни. Быть на ёлке — это было такое их право, против которого не смели протестовать самые грубые, поглощённые прозой жизни родители. Как бы ни был беден, а в чём-нибудь да принесёт заплаканного пузана в новой ситцевой рубашонке, торчащей во все стороны. Станет на пол такой пузан, воткнёт палец в нос и смотрит на громадную, всю залитую огнями ёлку. А тут же мать его глядит — не оторвётся на своего пузана, ласково приговаривая: — Поди вот с ним, ревма-ревёт — на ёлку. Чего станешь делать? — притащила. Но вот начинается с таким нетерпением ожидаемая раздача подарков и лакомств. Ученикам — бумага, карандаши, дешёвые книжки и шапка орехов с пряниками, другим — ситца на рубаху, кушак и тоже пряников с орехами. С ёлки каждому по выбору срывается что-нибудь по желанию. И, Боже мой, сколько волнения, сколько страху не промахнуться и выбрать что-нибудь получше! Но самое главное происходило на третий день, когда ёлка отдавалась ребятишкам на разграбление. Детей выстраивали в две шеренги и, по команде, между ними падала ёлка. Каждый спешил сорвать, что мог. Нередко радость кончалась горькими слезами 3-х-летнего неудачника, не успевшего ничего взять. Но горе такого скоро проходило, так как из кладовых ему с избытком навёрстывали упущенное.

— Николай Гарин-Михайловский, «Несколько лет в деревне», 1908

Наши охотники расположились возле частого ельника, где гамкал изредка гончий Соловей, напрасно пытался добрать беляка. Этот очень частый ельник охотники по-своему называли чемодан, и в этом чемодане заяц теперь очень крепко лежит. Охотники говорили: ― Его как гвоздем пришило! ― Потому что боится шороха, капели. ― Потому что белеет, как, ты видел, белеет? ― Галифе белые. ― Ну, ежели белые галифе, то нипочем не выгонишь: как гвоздем пришитый, лежит себе в «чемодане». ― Комод и комод. Смолой, как сметаной, облитая, единственная в мелком густейшем ельнике стояла высокая ель: и весь этот еловый чемодан был засыпан желтыми березовыми листьями, и все новые и новые падали с тихим шёпотом.

— Михаил Пришвин, «Дневники», 1925

	Особенно задерживаются глаза на тёмных еловых мысах, вдающихся в светлое моховое болото. Как встреча двух лесных миров: мира светлого с миром темным. Кто там живет, на границе света и темноты? Что происходит там?
	— Николай Сладков, «Зарубки на памяти», 1970-1996

Я стоял немного в стороне и гладил ветку молоденькой лиственницы, даже к лицу прижал, удивляясь тому, что ёлки могут быть такими мягкими, не колючими. ― Это сопка Пиль, одна из самых высоких в окрестности, ― сказал отец, видя на моем лице удивление. ― Здесь и елки какие-то необыкновенные. ― Я снова погладил привлекшее мое внимание деревце. ― Это лиственница, ― объяснил отец. ― У нее иголочки мягкие, как листья. Осенью она желтеет, как и все лиственные деревья, и сбрасывает их. Остается голой до следующей весны. ― Жаль, ― разочарованно произнес я. ― Такую бы красавицу на Новый год… Так состоялось мое первое знакомство с тайгой.

— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

Ель в беллетристике и художественной прозе

	Они обратили лошадей, поехали в погон за ней. Она слыши ихний стук невдыли́. И она не знае, куда детца? Она взяла да на ель влезла и сидит на елине. Оны подъехали. «Вот, говорит, след: она здесь на е́ле». Он говорит: «Может ли быть, что полезет девушка на ель!»
	— Чернышёв, «Сказки и легенды пушкинских мест, Жених-разбойник»

Они были в прекрасном саду-огороде, который содержался в большом порядке. <...> Огромные грядки с овощами также отличались своеобразной прелестью. Спаржа с изящными стеблями и шелковистыми волосиками, блестевшими от вечерней росы, напоминала рощу карликовых елей, покрытых серебристым флёром. Горох, поднимаясь на подпорках легкими гирляндами, образовал длинные беседки, какие-то узкие таинственные проулочки, где щебетали крошечные полусонные малиновки.

— Жорж Санд, «Консуэло», 1843

В лесу стояла чудесная ёлочка. Место у неё было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом росли подруги постарше — и ели и сосны. Ёлочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о тёплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что сбирали в лесу землянику и малину; набрав полные кружки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под ёлочку отдохнуть и всегда говорили: — Вот славная ёлочка! Хорошенькая, маленькая! Таких речей деревцо и слушать не хотело. Прошёл год — и у ёлочки прибавилось одно коленце, прошёл ещё год — прибавилось ещё одно: так по числу коленцев и можно узнать, сколько лет ели.

— Ганс Христиан Андерсен, «Ель», 1844

Тут спичка погасла, и перед девочкой опять стояла одна толстая, холодная стена. Она зажгла ещё спичку и очутилась под великолепнейшею ёлкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Ёлка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пёстрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов. Малютка протянула к ёлке обе ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подыматься всё выше и выше, и превратились в ясные звёздочки; одна из них вдруг покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный след. — Вот, кто-то умирает! — сказала малютка.

— Ганс Христиан Андерсен, «Девочка со спичками», 1845

	На днях я видел свадьбу… но нет! Лучше я вам расскажу про ёлку. Свадьба хороша; она мне очень понравилась, но другое происшествие лучше. Не знаю, каким образом, смотря на эту свадьбу, я вспомнил про эту ёлку. Это вот как случилось. Ровно лет пять назад, накануне Нового года, меня пригласили на детский бал...
	— Фёдор Достоевский, «Ёлка и свадьба (Из записок неизвестного)», 1848

Мусорщик остановился со своим возом у одного дома. Ящик его был полнёхонек и мог бы послужить примерным образцом того, во что превращаются копенгагенские улицы в день переезда. Сзади на возу торчала ёлка, совсем ещё зелёная, на ветвях уцелела мишура; она покрасовалась в сочельник, а затем её выбросили на улицу, и вот, мусорщик водрузил её на свой воз. Смеяться было или плакать, глядя на эту картину? Это, зависит, конечно, от того, что думать при этом. Я смотрел на неё и думал; думали, вероятно, и кое-какие из сваленных в кучу предметов, или по крайней мере могли думать, а это, ведь, почти одно и то же. Лежала там, между прочим, разорванная дамская перчатка. О чём она думала? Сказать ли вам? Она лежала, указывая мизинчиком прямо на ёлку, и думала: «Мне жаль это деревцо! И я тоже была создана блистать при свете огней! И моя жизнь продолжалась одну бальную ночь! Пожатие руки — и я лопнула! Тут обрывается нить моих воспоминаний; больше мне не для чего было жить!» Вот что думала или могла думать перчатка!

— Ганс Христиан Андерсен, «День переезда», 1860

При виде майора с ёлкой, квартирная хозяйка разинула рот — до того это было неожиданно и ни с чем несообразно. Она, впрочем, любезно разрешила майору убрать ёлку в своей комнате, чтобы порадовать мальчика неожиданностью. — Кстати он и спит! — сказала она и прибавила: — Ишь ведь выдумали! Видно, майор, сегодня хорошо работали? — Ничего себе… недурно! — не без гордости отвечал майор, вынимая свёртки. И вслед затем он приступил к уборке ёлки. Делал он это с самым серьёзным и торжественным видом, весь погруженный в своё занятие. Хозяйка помогала ему, перевязывая нитками разные вкусные вещи, которые майор развешивал сам, стараясь придать ёлке пышный и элегантный вид. — Ай да майор! Сколько накупил! — удивлённо восклицала по временам хозяйка. — Нельзя… Уж ёлка так ёлка! — весело замечал майор, не отрываясь от работы.

— Константин Станюкович, «Ёлка», 1880

Особенно хорошо в самом густом ельнике, где-нибудь на дне глубокого лога. Непривычному человеку тяжело в таком лесу, где мохнатые ветви образуют над головой сплошной свод, а сквозь него только кой-где проглядывают клочья голубого неба. Между древесными стволами, обросшими седым мохом и узорчатыми лишаями, царит вечный полумрак: свесившиеся лапчатые ветви елей и пихт кажутся какими-то гигантскими руками, которые точно нарочно вытянулись, чтобы схватить вас за лицо, пощекотать шею и оставить лёгкую царапину на память. Мелкий желтоватый мох скрадывает малейший звук, и вы точно идете по ковру, в котором приятно тонут ноги; громадные папоротники, которые таращатся своими перистыми листьями в разные стороны, придают картине леса сказочно-фантастический характер. Прибавьте к этому неверное слабое освещение, которое, как в каком-нибудь старом готическом здании, падает косыми полосами сверху, точно из окон громадного купола, и вы получите слабое представление о том лесе, про который народ говорит, что в нём «в небо дыра». Как-то даже немного жутко сделается, когда прямо с солнцепёка войдёшь в густую тень вековых елей и пихт и кругом охватит мёртвая тишина, которой не нарушают даже птичьи голоса. Птицы не любят такого леса и предпочитают держаться по опушкам, около лесных прогалин и в молодых зарослях.

— Дмитрий Мамин-Сибиряк, «Золотуха», 1883

Я вижу белокурые маленькие лица, вижу чёрные и серые глазки, с наивным любопытством устремлённые на красивую гордую ёлку, сверкающую мишурным великолепием. Бонна зажигает свечки, и точно пожар вспыхивает ёлка в этой большой комнате, где, кроме детей, сидят поодаль взрослые — мужчины и дамы. От ёлки по паркету вытянулись лёгкие причудливые тени, и на разноцветную толпу детей точно на букет цветов, рассыпавшийся в беспорядке, падают яркие лучи.

— Иероним Ясинский, «У детей на ёлке», 1884

	— Переплёт я отдам, — сказала она, — а середину надо вырезать, и лучше всего сжечь. Это что-то духовное. Вот вечером будут к ужину жарить гуся, так и положите под плиту. Так весело было в этот вечер. Ёлка горела огнями, — пряники, леденцы, звёзды. Почтенные старички сидели за столами и играли в карты. В гостиной под ёлкою играл ящик с музыкою.
	— Пётр Гнедич, «Святочные огни (Рождественская сказка)», 1885

— Булашка, милашка… Ты от нас уезжаешь, нас покидаешь, ёлки нашей не увидишь. У нас ведь в гимназии для пансионеров будет ёлка устроена, а тебя уж не будет. Поэтому мы для тебя особую ёлку устроили… там в классе… нарочно для тебя… — Наверно, какая-нибудь каверза? — усмехнулся Буланов и пошёл в класс. Товарищи гурьбой последовали за ним. Из толпы слышался сдержанный смех. И вдруг, когда Буланов вошёл в класс и, улыбаясь, остановился посредине, смех этот разросся в здоровый, весёлый хохот. К скамейке была привязана швабра, мочалом кверху; на ней висели тряпочки, цветные бумажки, кусочки мелу, губки, а наверху торчала зажжённая сальная свечка. — Ну, ну, господа, вот ещё что выдумали!.. Вы ещё мне, чего доброго, гимназию спалите, — заметил, входя, Николай Андреевич. — Нет, мы осторожно… Это мы Булаше на прощанье ёлку устроили…

— Николай Позняков, «Товарищ (Повесть из школьной жизни)», 1892

Да, это была ёлка. Рядом с цветочным магазином красовалась большая кондитерская, и сквозь стёкла её ближайшего окна сияла небольшая ёлка, увешанная бонбоньерками и блестящими украшениями, разноцветными фонариками и восковыми свечами. — Мама, я хочу ёлку! Пойдём, где ёлка! — повторял ребёнок. Она подошла. Войти в эту кондитерскую нечего было и думать. У неё не было ни одного гроша в кармане. Дома оставалось только несколько жалких серебряных монеток, — молоко и хлеб маленького мальчика. Он плакал и тянулся к ёлке. Она вошла. — С Богом, матушка! С Богом, не взыщи! — встретил её грубый голос. Так и следовало ожидать. Она прижала к себе покрепче плачущего ребёнка и почти бегом воротилась в свою глухую улицу, в свой тёмный подвал. Её начинала пробирать страшная дрожь. Она удерживалась, чтобы не дрожать слишком сильно. — Мама, ёлку! Я хочу ёлку! Моя милая мама! — Подожди, моё сокровище, не плачь, мой ангелок. Будет тебе ёлка, мой родной мальчик!

— Екатерина Краснова, «Ёлка под новый год», 1896

Василий Андреич Веревцов, хозяин и собственник юрты, ежегодно плативший даже за неё в городскую казну 15 коп. однопроцентного налога, устроил сегодня ёлку маленькому обществу своих друзей. Правда, по поводу этой ёлки происходила некоторая молчаливая борьба между Веревцовым и жителями Ляховского дома, где помещалась столовая, и имела жительство единственная дама кружка, но Василий Андреич был слишком ревностным хранителем всех российских обычаев и воспоминаний, чтобы уступить кому-нибудь устройство рождественского праздника. Изо всех пришельцев этот человек был единственным, который не уступал окружающей трущобе принесённых с собою привычек.

— Владимир Богораз, «Колымские рассказы», 1898

Ели мы этот сыр семь лет, а как дошли до середины, то нашли там большого гнедого коня. Однажды поехал я на нём на мельницу, и сломал ему как то спину. Но я пособил горю — срубил молодую ёлку и приладил ему вместо спины, так Гнедко и жил у нас с ёлкой вместо спины. Только ель-то продолжала расти и выросла наконец так, что я мог по ней влезть на небо. Взлез я туда — вижу, сидит на небе моя бабушка и вьёт канаты из каши. Загляделся я на её работу, а ель-то возьми, да и подкосись. Пришлось бы мне остаться на небе, да, спасибо, бабушка выручила и спустила на канате из каши на землю, прямо в лисью норку.

— Петер Кристен Асбьёрнсен, «Сказка про Иванушку-Дурака, превзошедшего во лжи принцессу», 1898

На Новый год у нас была ёлка. Нас, детей, не пускали с утра в парадные комнаты. С нами заперли и Эли, но во время завтрака она успела улизнуть и прокралась в зал, где в ту минуту никого не было, а ёлка стояла совсем почти готовая. Эли стащила все золочённые орехи, переломала несколько веток и запрятала в Серёжин домик множество блестящих ёлочных украшений. Папа и мисс Эдварс застали Эли за этими проделками; они хотели поймать её, но она вскарабкалась на самую верхушку ёлки и оттуда стала защищаться, бросая вниз всё, что ни попадалось ей под руку. Папа позвал на помощь маму и нашего дворецкого Никиту. Эли сломала пряничную куклу, которая была на самой верхушке ёлки, и кусками пряника так ловко бросалась, что попала маме в глаз, а мисс Эдварс — по носу. Наконец, папа велел Никите поставить лестницу и стащить Эли. Она упиралась, плевала, фыркала и даже кусалась, но Никита всё-таки её снял и отнёс в нянину комнату, где её заперли до вечера.

— Екатерина Балобанова, «Наша обезьянка (Быль)», 1900

— Господи, красота-то какая! — шептала баба, обходя со всех сторон деревцо. — Вот оно, ёлка-то Господня, што значит. Слыхать-то от людей слыхала, а видать не приходилось… Пока я заваривала в котелке чай (который нам потом пришлось пить по очереди из трёх глиняных кружек), хозяева с ребёнком и Артамоном куда-то исчезли и затем все вернулись с чисто вымытыми лицами и руками. Бабушка Татьяна зажгла все свечи на ёлке; тишина в эти минуты в избе стояла напряжённая. Затем, поставив пред собою ребёнка, старуха положила на её плечи руки.

— Надежда Лухманова, «Ёлка в зимнице», 1901

«Сегодня у Кардак ёлка. Вы знаете, что моя племянница Люлю и моя крестница, значит, все заботы о празднике падают на меня. Я была очень против ёлки, но, ведь, и дети ничего не знают. Кардаа настаивал, я, конечно, согласилась. Я думаю, что сегодня мы можем уже сказать ему и всем. Если бы Вы знали, как я покраснела при этом слове: пережитое горе и совпавший с ним Ваш долгий отъезд поневоле сохранили нашу тайну, а теперь вдруг узнают все. Я и горжусь этим, и счастлива, и ужасно смущена. До вечера!» «Да, конечно, до вечера», — он решил принять приглашение на ёлку, и, поспешно пробежав глазами все остальные неинтересные письма, позвонил своего человека одеваться и затем выехал из дому.

— Надежда Лухманова, «Жалость сильнее любви», 1901

— Ёлку бы… — нерешительно заговорил он. — Мне бы ёлочку… — Ступай, ступай… Какая ёлка?.. — и приказчик двинулся к нему. — Какая ёлка? Магазином ошибся. Гроб тебе… Вот тут гробовщик рядом… — Как все… Хочу… Деньги вот… Ёлочку… Ребёнку ёлочку. Увидели у него в руках деньги… Приостановились гнать. — Какая ёлка?.. Вот ёлка и вот ёлка… Будем говорить: это хороша — дворянская, а эту уж и во дворец не стыдно…

— Василий Немирович-Данченко, «Ирод (Святочный рассказ)», 1904

Я — чахлая ель, я — печальная ель северного бора. Я стою среди свежего поруба и ещё живу, хотя вокруг зелёные побеги уже заслоняют от меня раннюю зорю. С болью и му́кой срываются с моих веток иглы. Эти иглы — мои мысли. И когда закат бывает тих и розов и ветер не треплет моих веток — мои ветки грезят. И снится мне, что когда-нибудь здесь же вырастет другое дерево, высокое и гордое. Это будет поэт, и он даст людям всё счастье, которое только могут вместить их сердца. Он даст им красоту оттенков и свежий шум молодой жизни, которая ещё не видит оттенков, а только цвета. О гордое дерево, о брат мой, ты, которого ещё нет с нами. Что за дело будет тебе до мёртвых игол в создавшем тебя перегное!..

— Иннокентий Анненский, «Мысли-иглы» (стихотворение в прозе), 1906

Чарли Мэн несколько дней не выходил из леса, тщательно изучая путь лисы. И когда он знал это, как линии своей ладони, он выкопал из земли молодую ель и посадил её на тропе зверя, посадил так хорошо, что этого никто не мог бы заметить, кроме лисы. Это дерево, внезапно выросшее на пути, которым зверь ещё вчера прошёл свободно, сегодня испугало лису предчувствием опасности; для зверя было ясно, что это не природа вдруг вырастила дерево, а какая-то иная сила, ― природа ничего не творит сразу, даже в Америке. Лиса изменила свой путь к ручью, чего и хотел Чарли Мэн. Он продолжал следить за ней, как тень её, как смерть за осуждённым.

— Максим Горький, «Чарли Мэн», 1906

— У наших соседов, говорят, нынче ёлка будет. — Не соседов, а соседей. — Ну, пусть соседей. Но ёлка-то всё-таки будет. Положение создаётся тягостное. — Ёлки... — мычу я. — Ёлки... Гм!.. Тоже, знаете, и от ёлок иногда радости мало. Вон, у одних моих знакомых тоже как-то устроили ёлку, а свечка одна горела, горела, потом покосилась да кисейную гардину и подожгла... Как порох вспыхнул дом! Восемь человек сгорело. — Ёлку нужно посредине ставить. Рази к окну ставят, — замечает многоопытная Лиля. — Посредине...— горько усмехаюсь я, — Оно и посредине бывает тоже не сладко. В одном тоже вот... знакомом доме... у Петровых... Петровы были у меня такие... знакомые... Так у них — поставили ёлку посредине, а она стояла, стояла да как бухнет на пол, так одну девочку напополам! Голова к роялю отлетела, ноги к дверям, К моему удивлению, этот ужасный случай не производит никакого впечатления. Будто не живой ребёнок погиб, а муху на стене прихлопнули. — Подставку нужно делать больше и тяжёльше — тогда и не упадет ёлка, — деловито сипит Котька.

— Аркадий Аверченко, «Инквизиция», 1916

Смотри, дерево похоже на пятнистую шкуру леопарда, а верхняя дека ― без единого сучка и пятнышка, она покрыта волосными линиями! Этому дереву не меньше трехсот пятидесяти лет. Рассказывали, что во время войны Венеции с турками Страдивари закупил огромное количество дерева, которое шло на постройку турецких кораблей. Это дерево сушили десятки лет. Потом, когда восточный берег Адриатики стал недоступным, никто уже не мог покупать этого дерева. Мелкослойная ель встречается кое-где на наших горах, но её нужно долго выдерживать, чтобы она стала пригодной для этой тонкой и сложной работы. А за рубежом, за берегами Адриатики, на недоступной высоте растет балканская ель, как бы нарочно созданная творцом для скрипичных мастеров… Козио показывал мальчику скрипку за скрипкой. ― Один и тот же мастер, посмотри, никогда не делал скрипок одной и той же формы. Они все разные, взгляни. Если ты возьмёшь циркуль и измеришь расстояние между эфами, то заметишь, что все эфы во всех скрипках расставлены по-разному и наклон их к оси скрипки тоже разный. А что это значит? Это значит, что скрипичные мастера владели тайной дерева. Они знали, что разные породы дают разный звук, и вот по тому, как они вычерчивали эфы, ты видишь, как глубоко они проникли в тайны своего ремесла.

— Анатолий Виноградов, «Осуждение Паганини», 1936

Маленькие осинки, буйно густые и лопоухие, однако, побеждают даже траву и вырастают, несмотря ни на что. Когда осинник заглушит траву, тенелюбивая ёлка начинает расти в осиннике, обрастает его, и оттого ель обыкновенно сменяет сосну. На этой вырубке, однако, был смешанный лес, но самое главное, что тут были заболоченные моховые пятна, которые оживились и очень повеселели с тех пор, как лес был вырублен.

— Михаил Пришвин, «Лесная капель», 1943

Лет двести тому назад ветер-сеятель принёс два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня. С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями — за воздух и свет. Поднимаясь всё выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга.

— Михаил Пришвин, «Кладовая солнца», 1945

	Лес был стар и дремуч. По обочинам дорожки, прикрывая её тёмным густым лапником, стояли старые, замшелые ели. Их острые вершины, поднятые высоко на просторе, качались от ветра, а внизу, на земле, опушенной мхами и расшитой узорами орляка, было тихо и глухо. В стороне от дороги стоял сплошной частокол еловых стволов, и нигде не виднелось ни одного просвета.
	— Михаил Бубеннов, «Белая берёза», 1952

Местность становилась всё ниже, а лес безрадостней и бедней; вешняя вода сипела под многолетней дерниной бурого мха. То было смешанное мелколесье третьего бонитета с запасом древесины кубометров в тридцать на га, забитое всеми лесными напастями, кое-где затопленное водой, и того неопределённого возраста, что и люди в беде; всё же почти рукопашная схватка пород происходила здесь. Снизу, от ручья, тёмная в космах сохлого хмеля, ольха наступала на кривые, чахоточные берёзки, как бы привставшие на корнях над зыбкой, простудной трясиной, но почти всюду, вострая и вся в штурмовом порыве, одолевала ель, успевшая пробиться сквозь лиственный полог. Впрочем, нелегко и ей доставалась победа: иные стояли без хвои, у других груды ослизлых опёнок сидели в приножье.

— Леонид Леонов, «Русский лес», 1953

Чудная это пора для предгорий Алтая! После весенних затяжных дождей горячее солнце бурно гонит густую шелковистую траву на альпийских лугах, всё ещё свежую, светлую, какую-то трепетную, нарядную от множества синих цветов змееголовника, бледно-жёлтого мытника, голубеньких кукушкиных слёзок и броских пунцовых марьиных кореньев, похожих издали на знаменитые узбекские тюльпаны. По горным ущельям и распадкам, вдоль чистых и шумных речушек буйно цветёт черёмуха, и кажется, что взбитая рыхлая пена слетела с бурных речных перекатов на ветки да и застыла в оцепенении. Тополя, ещё реденькие, светлые, с тёплым красноватым оттенком, тоже толпятся вдоль речушек, словно сбежались сюда на купанье ― да залюбовались собственным отражением в прозрачной бегучей воде. И только тёмные, не пробиваемые солнцем высокие ели одиноко и деловито карабкаются по горным склонам на самые вершины; равнодушные к теплу и к холоду, они, как упрямые альпинисты, уходят из мягких и тёплых долин туда, где неприютно и холодно, где ровно и мертво блестят лежалые прошлогодние белки.

— Борис Можаев, «Живой», 1961-1972

	Оставив плоты у последнего павыла перед устьем Туявита-Сылвы, хонтуй повёл караван лесами напрямик к Мёртвой Парме. Вековой ельник заслонил небо растопыренными космами, и только вдали, перед Пармой, вспыхивали слепящие пятна заката среди разошедшихся вершин. На тропе, заросшей орляком, загромождённой обомшелым валежником, было холодно и сумрачно. Сумрачно было и на душе у князя.
	— Алексей Иванов, «Сердце Пармы», 2000

Ель в стихах

Зимние ели (Харьков)

	Артишоки, артишоки И миндаль. И миндаль. Не растут на ёлке, не растут на ёлке. Очень жаль! Очень жаль!
	— «Братец Якоб» (французская народная песня)

	Вороне где-то бог послал кусочек сыру; На ель Ворона взгромоздясь, Позавтракать совсем уж было собралась...
	— Иван Крылов, «Ворона и Лисица» (басня), 1807

	На северном голом утёсе Стоит одинокая ель. Ей дремлется. Сонную снежным Покровом одела метель.
	— Генрих Гейне, «На северном голом утёсе…», 1820-е

	Мощной рукою в норвежских лесах С корнем я вырву Самую гордую ель, и её обмакну В раскалённое Этны жерло, И этим огнём-напоённым Исполинским пером напишу На тёмном своде небесном: «Агнеса! Я люблю тебя!»
	— Генрих Гейне, «Признание», 1820-е

	И у меня был край родной; Прекрасен он! Там ель качалась надо мной… Но то был сон!
	— Генрих Гейне (пер.Алексея Плещеева), «И у меня был край родной…», 1820-е

	Там рыщет волк, от глада свирепея, На черепе там коршун точит клёв, Печальный мох мерцает следом змея, Трепещет ель пролётом облаков;
	— Александр Бестужев-Марлинский, «Финляндия», 1829

	Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит; Прозрачный лес один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит.
	— Александр Пушкин, «Зимнее утро», 1829

	Знайте, вот что не безделка: Ель в лесу, под елью белка, Белка песенки поёт И орешки всё грызёт.
	— Александр Пушкин, «Сказка о царе Салтане», 1831

	Мрачно ель кивает Мне издалека... Сердце замирает, Душу рвёт тоска.
	— Михаил Михайлов, «Дорога», 1845

	Как он любил родные ели Своей Савойи дорогой — Как мелодически шумели Их ветви над его главой...
	— Фёдор Тютчев, «Как он любил родные ели...», 1849

	— Бабушка!.. — Чего, родимый? — Наяву или во сне Про рождественскую ёлку Ты рассказывала мне? Как та ёлка в барском доме Просияла,— как на ней Были звёзды золотые И гостинцы для детей… Вот бы нам такую ёлку! И сочельник не далёк. Только что это за ёлка? — Мне всё как-то невдомёк?
	— Яков Полонский, «Ёлка», 1870-е

	Одиноко вырастала Ёлка стройная в лесу,— Холод смолоду узнала, Часто видела грозу.
	— Иван Никитин, «Ёлка», 1855

	Словно струну оборвал Жук, налетевши на ель; Хрипло подругу позвал Тут же у ног коростель.
	— Афанасий Фет, «Жду я, — тревогой объят…», 1885

	Деревья весело шумели, Когда вернулась к ним весна; И только ель одна меж ними Была безмолвна и мрачна.
	— Адольф Шультс (пер.Алексея Плещеева), «Из песен о природе», 1871

	Когда листы, поблекнув, облетели, И сном зимы забылось всё в лесу, Одни лишь вы, задумчивые ели, ‎Храните прежнюю красу.
	— К.Р., «Ели», 1889

	Вся природа любви, обаянья полна… Призадумалась стройная ель: И её оковала весны тишина, Соловьиная чистая трель.
	— В. Отрадин, «Благовонная ночь снова дышит весной...», 1890

	Ель рукавом мне тропинку завесила. Ветер. В лесу одному Шумно, и жутко, и грустно, и весело, — Я ничего не пойму.
	— Афанасий Фет, «Ель рукавом мне тропинку завесила…», 1891

	На снежной равнине в зелёном уборе ‎Темнела угрюмая ель; И, как горностаями, снегом пушистым Ей плечи прикрыла метель.
	— Яков Полонский, «На снежной равнине», 1896

	Я верю в ёлку, верю в торжество, По-прежнему от Бога жду подарка. Как ёлка, ты — в огнях, ночная твердь. Ужель подарок Бога — только смерть?
	— Дмитрий Мережковский, «Люблю я запах ёлки в Рождество…» (Старинные октавы), конец 1890-х

	Ель моя, елинка! Долго ж ты жила… Долго ж ты тянулась К своему оконцу, Чтоб поближе к солнцу. Если б ты видала, Ель моя, елинка, Старая старинка, Если б ты вида́ла В ясные зерка́ла, Чем ты только стала!
	— Иннокентий Анненский, «Ель моя, елинка», 1906

	Последний взмах бряцавшего кадила. Последний вздох туманно-снежной бури. Вершину ель мечтательно склонила в просвете ослепительной лазури.
	— Андрей Белый, «Могилу их украсили венками…», 1903

	Снежинка лёгкою пушинкою Порхает на ветру, И ёлка слабенькой вершинкою Мотает на юру.
	— Александр Блок, «В октябре», 1906

	Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель Бегут кресты — раскинутые руки. Я слушаю задумчивую ель — Певучий звон… Всё — только мысль и звуки!
	— Иван Бунин, «Памяти», 1906

	Тёмная ель в этой жизни видала так много Слишком красивых, с большими глазами, детей. Нет путей Им в нашей жизни. Их счастье, их радость — у Бога.
	— Марина Цветаева, «Ricordo di Tivoli», 1910

	Гул ветра словно стон по елям Протянутых воздушных струн И белой ночью к плоским мелям Бегущий с рокотом бурун.
	— Вячеслав Иванов, «Гул ветра словно стон по елям...», 1910

	Леса сосновые. Дорога палевая. Сижу я в ельнике, костёр распаливая. Сижу до вечера, дрова обтесывая… Шуршит зелёная листва берёзовая…
	— Игорь Северянин, «Лесной набросок», 1911

	Опять за окнами снежок Светло украсил ель… Зачем переросла, дружок, Свою ты колыбель?
	— Марина Цветаева, «Подрастающей», 1910-е

	Не под елью белый мох Изоржа́вел и засох, Зарастала сохлым мхом Пахотинка-чернозём.
	— Николай Клюев, «Не под елью белый мох...» (Песни заонежья), 1914

	Ель мне подала лапу, берёза серьгу, Тучка канула перл, просияв на бегу...
	— Николай Клюев,«Ель мне подала лапу, береза серьгу…», 1915

	Женщина, в тайнах, как в шалях, ширишься, В шалях, как в тайнах, длишься. Отъединённая — как счастливица — Ель на вершине мглистой.
	— Марина Цветаева, «Под шалью», 1924

	Умирает голубая ель И олива розовых земель, И родства не помнящий лишай Научился говорить «прощай»...
	— Илья Эренбург, «Города горят. У тех обид...», 1940

	Без тебя меня ждёт тоскливое Рождество, Мне будет очень тоскливо при одной лишь мысли о тебе. Красные украшения на зеленой рождественской ёлке Будут уже совсем не теми, дорогая, раз тебя нет рядом.
	I'll have a Blue Christmas without you I'll be so blue just thinking about you Decorations of red on a green Christmas tree Won't be the same dear, if you're not here with me
	— Билли Хейз и Джей У. Джонсон, «Тоскливое Рождество» («Blue Christmas»), 1948 г.

	На ель она взлетела, А может, не взлетела, А может быть, на пальму С разбегом забрала-а-ась.
	— «Пластилиновая ворона», 1981

Пословицы и поговорки

Иди в родной край — там и под ёлкою рай. — Русская пословица

Мы в дом ель, а она с собой — метель. — Русская пословица

Не будет тебе с ёлки иголки, а щипли, сколько хошь. — Русская пословица

Хлеба край — и под елью рай. — Русская пословица

Вековую ель рубить нельзя — к неприятностям. — Русская примета

См. также

• Сосна
• Сосновый бор
• Кедр
• Туйя
• Кипарис
• Пиния
• Пихта
• Лиственница